I

Вижу – кто-то качается.
Стало вдруг любопытно мне:
неизвестное Дарвину
нечто парнокопытное.

По скамейке идёт и ворчит на судьбу,
мол, кончаются доски, вот – сейчас упаду!

–  Полно, дружок, нет причин для тоски:
край ещё далеко, ты в начале доски…

II

Тут к нам катится облачко
пухлых ручек и ножек,
и, совсем не по Менделю,
платье – в синий горошек.

И ушастую тряпку берёт со скамьи.
По щекам – два ручья, и из тряпки – ручьи.

– Зайчик, родной, ты ведь знал – я вернусь!
Я тебя не забыла – я грома боюсь…

III

Поругала телёнка:
– Не мычи на хозяйку!
И, совсем не по Зигмунду,
гладит мокрого зайку.

Искупался не зря – нет ни пыли, ни блох.
Под полуденным солнцем весь до нитки просох.

В сердце моём – просто таянье льдин!..
Но – позвали обедать… Опять я – один…

IV

Снова нá сердце холодно,
вновь душе не до песен,
в голове даже Флемингу
не известная плесень…

Во дворе на скамейке запутался всласть:
в чьи объятья качнуться, где помягче упасть?

Чтоб отдыхать от грехов и тоски
у хозяйки под боком до края доски.

апрель, 2004